Ярость неба [= Не все вернутся] - Сергей Зверев

– Что же он тебе приказал? – Ястреб сидел, скрестив руки на груди. Ненависть к негодяю с генеральскими погонами была настолько сильной, что будто бы материализовалась где-то рядом гудящим энергетическим клубком.

– Дословно сказал так: «Я рекомендую тебя в спецгруппу, которая будет работать в Турции. Цель операции – захват картотеки на всех чеченских агентов в России. У меня есть к тебе просьба. До того, как материалы получит ГРУ, я хочу сам с ними ознакомиться. Привези мне данные, в каком бы виде они ни были. Заплачу хорошие деньги. Двадцать тысяч долларов на дороге не валяются».

– Но это же глупость, – произнес Ястреб. – Он же себя попросту подставляет. Если бы ты сообщила об этом куратору операции, этому уроду мало бы не показалось.

– А я и собиралась это сделать. Только потом. Когда акция будет завершена.

– Почему? – Ястреб приподнял бровь.

– Потому что я догадалась – дядя имеет свой интерес в этом деле. Рыльце, видать, в пушку. Хотелось лично раскрыть этого упыря. Кто знает, как бы он себя повел, если бы...

– Значит, ты хочешь сказать, – перебил ее Ястреб, – что генерал состоит в действующей чеченской агентуре и боится разоблачения? Послушай, Фея. Это действительно похоже на правду. Но ведь Ступишин тем самым невольно себя демаскировал. Что такое твои дела шестилетней давности по сравнению с таким компроматом? Детская пулька и управляемый снаряд! Он же не идиот!

– Ты забыл один нюанс. Дело в том, что он пообещал хорошие деньги. Помимо кнута заготовил и пряник. У некоторых людей баксы отбивают мозги. Они считают, что за бабло любой может сделать что угодно. Вот и вся психология, Ястреб. Я это сразу просекла. – Оксана провела рукой по лицу, словно снимая невидимую паутину, и неожиданно улыбнулась: – Хотя он, конечно, дурак. В этом списке Чироева под номером один значится генерал-лейтенант Ступишин. Погоняло – Черкес...

* * *

Несколько оперативных машин готовились к выезду со стоянки. Приехавшие представители ФСБ – два майора и суровый полковник – курили у входа в здание Главного разведывательного управления, дожидаясь появления Макарычева.

Генерал спустился очень быстро. Следом за ним на улице оказались Песков и два старлея из оперативного отдела.

– Полковник Пантелеев, – представился фээсбэшник. Он считал, видимо, что является практически гражданским лицом по сравнению с Макарычевым и не стал демонстрировать знание армейской субординации. Макарычеву на это было по большому счету наплевать. Поэтому он ответил просто, протянув руку:

– Генерал-лейтенант Макарычев. Вы в курсе всех подробностей?

– Безусловно. Выезжать можно прямо сейчас. По моим оперативным данным, Ступишин сейчас находится на своей даче. Взял отпуск на несколько дней. Волнуется, похоже.

– Ну что ж. Поезжайте вперед. Мы вас догоним.

Пантелеев кивнул и пошел к своей машине.

Макарычев двинулся следом.

Когда за тонированным стеклом служебного автомобиля, все убыстряясь, полетели московские бульвары, Макарычев, покосившись на спутников, которые, казалось, были целиком поглощены созерцанием окружающих улиц, мысленно перекрестился. Дело, которое так сильно волновало его в последнее время, было наконец завершено. Он представил, как спустя всего каких-нибудь сорок минут выйдет из машины около дачи, поднимется по ступеням лестницы в сопровождении нескольких мрачных сотрудников ФСБ и, прямо глядя в лицо оторопевшего хозяина, медленно и негромко произнесет:

– Генерал-лейтенант Ступишин, вы арестованы.

* * *

Лодку заметили только через три часа.

Никто из тех, кто был причастен к ликвидации кратковременного приграничного конфликта, не сомневался, что группа спецназовцев, находившаяся на борту затопленной яхты «Галатея», погибла. Поэтому никто не отдавал команды начать планомерные поиски в северной части российских территориальных вод.

Несколько вертолетов «Ми-24», приписанных к российской погранчасти, которая дислоцировалась под Новороссийском, по приказу командования должны были еще раз осмотреть квадрат в районе только что закончившейся схватки.

Они летели своим привычным маршрутом в направлении с северо-востока на юго-запад в трех милях от границы российских территориальных вод. На расстоянии одной морской мили от места недавнего конфликта они заметили, как мерно покачивалась на волнах оранжевая спасательная лодка. В ней оказались трое человек.

Спустя четверть часа один из вертолетов уже вез спасенных десантников в сторону российского берега. Они долго не произносили ни слова, все смотрели вниз на расстилающуюся спокойную морскую гладь. Тактичные «погранцы» тоже ничего не говорили. Молчание первым нарушил Дьяк.

– Почему ты назвала свой поступок предательством? – Он повернулся к Оксане, легко, с какой-то едва различимой иронией глядя девушке в глаза. – По-моему, твое поведение называется совсем другим словом. Без ложной скромности это можно назвать подвигом.

– Потому что до того момента, как я раскрыла вам все нюансы, – Оксана говорила тихо, едва слышно; только здесь, на борту спасительного вертолета стало заметно, что она смертельно устала, ведь любой, даже самый подготовленный человек в постстрессовой ситуации будет чувствовать страшное опустошение, – это и было самым настоящим предательством. На тот момент времени. Если, скажем, ты нашел у меня диск, то вряд ли поверил любым моим объяснениям. Точка отсчета, Дьяк. Все зависит от точки отсчета...

– Брат, дай закурить! – Дьяк повернулся назад, где рядом с Ястребом расположились двое крепких «погранцов», похожие друг на друга как две капли воды. Один из них молча достал пачку «Явы», выбил уверенным жестом сигарету, щелкнул зажигалкой. Затягиваясь горьким дымом, Дьяк блаженно прикрыл глаза:

– Истосковался за несколько дней!

Дьяк докурил сигарету почти до самого фильтра, смял окурок в ладонях. Потом начал говорить, обняв Оксану за плечи:

– Знаешь, что я тебе скажу, подруга. Я ведь почти что духовное лицо. Учился в свое время весьма усердно. Читал всякие умные книжки. Думал много. Может, поэтому как-то неожиданно для себя понял, что все наши слова о всяких грехах есть всего лишь слова. И ничего более. Как Гамлет говорил. Слова, слова, слова... А судят нас высшим судом не по словам, а по делам, причем даже по тем, которые суть лишь помыслы. То есть, современным языком говоря, нашу внутреннюю жизнь, скрытую от посторонних, тоже где-то там наверху взвесят и оценят.

– И к чему ты это? – Оксана непонимающе глядела на Дьяка.

– А к тому, Фея, что главный грех наш вот здесь, – Дьяк сильно постучал левой рукой по груди. – И называется он гордыней. Смириться мы ни с чем не можем. Все пытаемся себя оправдывать, бунтовать, ссылаться на обстоятельства. И все слабости наши от гордыни. Хотим подняться над другими, доказать кому-то, что не зря небо коптим. Владеть хотим. Всем владеть. И для того чтобы владеть, готовы пойти на все. В том числе и на предательство. Но предаем-то мы прежде всего самих себя. Предаем в душе. И это каждый делает. Много раз за свою жизнь. А громкие фразы навсегда останутся лишь громкими фразами. Ты вот, Оксана, говорила о какой-то формальной ответственности за свой поступок. Но скажи мне на милость, разве ты хоть на мгновение сомневалась в том, что выведешь этого подонка на чистую воду? Держа в руках компакт-диск Чироева, ты хоть раз подумала о том, что не отдашь его нам?